— Пошла вон! — большой Ломоть Хлеба с обломанной верхней корочкой злобно зыркнул на кошку, пытавшуюся зацепить его длинным когтем и извлечь из щели между ножкой стола и ботинком какого-то пьяного мужика.
Кошка возмущенно фыркнула:
— Заткнись, еда не разговаривает.
— Я тебе не еда! — от гнева подсохшая поверхность Ломтя пошла трещинами.
Злополучный ботинок шевельнулся и кошке удалось вытащить Хлеб наружу.
— И то верно… — презрительно сказало животное, обнюхав добычу. — Икру с тебя сожрали всю, а без нее, — кому ты нужен?
Разочарованная кошка отправилась обследовать остатки праздничного стола, а Хлеб тяжело вздохнул, вспоминая свою короткую, но насыщенную жизнь.
Кажется, совсем недавно он был таким свежим, румяным и мяконьким! Извлеченный из жаркой печи, он лежал, завернутый в холщовое полотенце, как сказочный Колобок. Остывал!
Потом Хозяйка горделиво демонстрировала большой ароматный каравай гостям. «Да неужто сама испекла?» — спрашивали они изумленно, с наслаждением вдыхая запах свежеиспеченного хлеба. «А то!» — отвечала она, любовно проводя пальчиком по зажаристой корочке.
Лежа на большом подносе, Хлеб наблюдал, как заполняется разнообразными блюдами стол, расставляются тарелки, раскладываются вилки. «Интересно, куда меня поставят?» — думал он с легким беспокойством, глядя, как места на столе остается все меньше.
«А вот и мандарины!» — на буфет рядом с Караваем опустилась нарядная плетеная корзинка, наполненная небольшими оранжевыми плодами. Мандарины были выложены высокой горкой, — очень красиво, но неустойчиво. Кто-то из снующих туда-сюда людей на ходу задел буфет и верхняя мандаринка скатилась вниз, выпав из корзины. Она едва не свалилась на пол, но, к счастью, зацепилась за блюдо, на котором покоился Хлеб.
— Ах, если бы не вы, я бы разбилась! — по кожице оранжевой красавицы пробежала дрожь. — Вы мой спаситель! Такой большой и сильный, надежный!
От таких похвал Хлеб почувствовал внутри жар, как будто его снова сунули в печь.
— Ну что Вы, право! — смущенно забормотал он, чувствуя, как от нежного мандаринового аромата путаются мысли и отпотевает нижняя корочка.
Мандаринка лежала рядом, — такая близкая, и в то же время, такая недоступная. Хлебушку хотелось прижаться к яркой пористой кожуре своим шершавым боком, почувствовать всю ее упругость, добраться до сочных долек и пересчитать скрытые в тайных глубинах косточки. И Мандаринка, казалось, почувствовала эти желания.
Они позабыли, что вот-вот начнется застолье. Они перестали видеть прогуливающихся по комнате гостей, слышать истошно орущий телевизор и ощущать реальность происходящего. В эти минуты в мире существовали только двое: Хлеб и его возлюбленная Мандаринка.
«Хлеб, хлеб! Где хлеб?» — грубый мужской голос выдернул влюбленных из сладких грез. Острый, как бритва, нож взметнулся над Караваем и рассек его надвое.
— Нет! Нет! — зарыдала Мандаринка, стараясь не видеть, как нож продолжает свою работу, превращая любимого в горку хлебных ломтиков.
Ломтики сложили на тарелку и поставили на стол, а Мандаринка осталась в одиночестве, прикрытая салфеткой, на которой раньше возлежал ее возлюбленный.
«А вот и наша Икорочка!» — Хлеб увидел, как из маленькой хрустальной вазочки ему плотоядно улыбается какая-то красная масса, состоящая из мелких полупрозрачных шариков. Он почувствовал, как его ломтики аккуратно покрывают сливочным маслом. Затем серебряная ложечка с длинной изогнутой ручкой приблизилась к вазочке и, зачерпнув алых зернышек, осторожно выложила их поверх масла.
Икра начала расползаться по всей поверхности Хлебных Ломтиков, обволакивая их, обтекая, пропитывая грубым морским запахом и солью.
— Правда же, я хороша? — жарко шептала каждая Икринка, едва не расплавляя слой масла. — И заметь, — намного дороже, чем эта глупышка Мандаринка.
— Но я люблю ее! — Хлеб пытался стряхнуть себя бесстыжую бестию, но та только смеялась и все крепче увязала в масле.
— Да что ты выкобениваешься? — возмутилась стоявшая рядом в графинчике Водка. — Где это видано, чтобы Хлеб с Мандаринками любовь крутил?! Ты что, Бисквитом себя возомнил? Пирогом экзотическим? Не каждому счастье выпадает с Икрой на одном столе стоять, а тут… — Водка негодующее забулькала, разливаясь по рюмкам.
«Ну, будем!» — раздался незатейливый тост и Водка отправилась в увлекательное путешествие по знакомому маршруту. Хлеб, Икра, Масло, — все смешалось, закружилось, смялось под напором жадно жующих челюстей…
Хлеб не знал, сколько продолжалась эта дикая вакханалия. Водка весело журчала, огурчики провожающе хрустели, блюда и салатники постепенно опустошались. За столом то стоял громкий хохот, то вдруг затягивалась песня, — нестройная, но душевная.
Опустошенный и постыдно павший под натиском Икры Хлеб с замиранием сердца наблюдал, как время от времени чья-то рука ныряла в корзинку на буфете, доставая очередную Мандаринку. Летела в разные стороны грубо разодранная кожура, острые зубы впивались в мягкую плоть жертвы и сладкий сок брызгал, как кровь из раны.
Хлебушек искренне надеялся, что его любимая избежит злой участи своих сестер, и ее не найдут в складках белоснежной салфетки, ставшей свидетельницей их романтической тайны. Но…
Когда толстые волосатые пальцы начали срывать оранжевый наряд с его возлюбленной Мандаринки, Хлебушек понял, что жизнь кончена. Он знал, что бессилен против этих огромных, насквозь пропитанных водкой чудищ. Он знал. И все же, стряхнув с себя остатки ненавистной Икры, ломая корку и разбрасывая вокруг крошки, он ринулся на врага, как разъяренный бык.
Никто не понял, что произошло и каким образом кусок хлеба угодил прямо в лоб одному из гостей. Да и что могут понять люди, когда праздник уже почти завершен и стол, а с ним и комната, напоминают поле битвы? Но удар достиг своей цели, — рука разжалась, и Мандаринка оказалась на свободе. Упав на пол, она покатилась прямо к стоящей в углу ёлке и скрылась в хвое низко опущенных ветвей.
— Прощай, любимая! — шепнул ей в след счастливый Хлебушек и устало замер, придавленный ботинком к ножке стола.
Кошка возмущенно фыркнула:
— Заткнись, еда не разговаривает.
— Я тебе не еда! — от гнева подсохшая поверхность Ломтя пошла трещинами.
Злополучный ботинок шевельнулся и кошке удалось вытащить Хлеб наружу.
— И то верно… — презрительно сказало животное, обнюхав добычу. — Икру с тебя сожрали всю, а без нее, — кому ты нужен?
Разочарованная кошка отправилась обследовать остатки праздничного стола, а Хлеб тяжело вздохнул, вспоминая свою короткую, но насыщенную жизнь.
Кажется, совсем недавно он был таким свежим, румяным и мяконьким! Извлеченный из жаркой печи, он лежал, завернутый в холщовое полотенце, как сказочный Колобок. Остывал!
Потом Хозяйка горделиво демонстрировала большой ароматный каравай гостям. «Да неужто сама испекла?» — спрашивали они изумленно, с наслаждением вдыхая запах свежеиспеченного хлеба. «А то!» — отвечала она, любовно проводя пальчиком по зажаристой корочке.
Лежа на большом подносе, Хлеб наблюдал, как заполняется разнообразными блюдами стол, расставляются тарелки, раскладываются вилки. «Интересно, куда меня поставят?» — думал он с легким беспокойством, глядя, как места на столе остается все меньше.
«А вот и мандарины!» — на буфет рядом с Караваем опустилась нарядная плетеная корзинка, наполненная небольшими оранжевыми плодами. Мандарины были выложены высокой горкой, — очень красиво, но неустойчиво. Кто-то из снующих туда-сюда людей на ходу задел буфет и верхняя мандаринка скатилась вниз, выпав из корзины. Она едва не свалилась на пол, но, к счастью, зацепилась за блюдо, на котором покоился Хлеб.
— Ах, если бы не вы, я бы разбилась! — по кожице оранжевой красавицы пробежала дрожь. — Вы мой спаситель! Такой большой и сильный, надежный!
От таких похвал Хлеб почувствовал внутри жар, как будто его снова сунули в печь.
— Ну что Вы, право! — смущенно забормотал он, чувствуя, как от нежного мандаринового аромата путаются мысли и отпотевает нижняя корочка.
Мандаринка лежала рядом, — такая близкая, и в то же время, такая недоступная. Хлебушку хотелось прижаться к яркой пористой кожуре своим шершавым боком, почувствовать всю ее упругость, добраться до сочных долек и пересчитать скрытые в тайных глубинах косточки. И Мандаринка, казалось, почувствовала эти желания.
Они позабыли, что вот-вот начнется застолье. Они перестали видеть прогуливающихся по комнате гостей, слышать истошно орущий телевизор и ощущать реальность происходящего. В эти минуты в мире существовали только двое: Хлеб и его возлюбленная Мандаринка.
«Хлеб, хлеб! Где хлеб?» — грубый мужской голос выдернул влюбленных из сладких грез. Острый, как бритва, нож взметнулся над Караваем и рассек его надвое.
— Нет! Нет! — зарыдала Мандаринка, стараясь не видеть, как нож продолжает свою работу, превращая любимого в горку хлебных ломтиков.
Ломтики сложили на тарелку и поставили на стол, а Мандаринка осталась в одиночестве, прикрытая салфеткой, на которой раньше возлежал ее возлюбленный.
«А вот и наша Икорочка!» — Хлеб увидел, как из маленькой хрустальной вазочки ему плотоядно улыбается какая-то красная масса, состоящая из мелких полупрозрачных шариков. Он почувствовал, как его ломтики аккуратно покрывают сливочным маслом. Затем серебряная ложечка с длинной изогнутой ручкой приблизилась к вазочке и, зачерпнув алых зернышек, осторожно выложила их поверх масла.
Икра начала расползаться по всей поверхности Хлебных Ломтиков, обволакивая их, обтекая, пропитывая грубым морским запахом и солью.
— Правда же, я хороша? — жарко шептала каждая Икринка, едва не расплавляя слой масла. — И заметь, — намного дороже, чем эта глупышка Мандаринка.
— Но я люблю ее! — Хлеб пытался стряхнуть себя бесстыжую бестию, но та только смеялась и все крепче увязала в масле.
— Да что ты выкобениваешься? — возмутилась стоявшая рядом в графинчике Водка. — Где это видано, чтобы Хлеб с Мандаринками любовь крутил?! Ты что, Бисквитом себя возомнил? Пирогом экзотическим? Не каждому счастье выпадает с Икрой на одном столе стоять, а тут… — Водка негодующее забулькала, разливаясь по рюмкам.
«Ну, будем!» — раздался незатейливый тост и Водка отправилась в увлекательное путешествие по знакомому маршруту. Хлеб, Икра, Масло, — все смешалось, закружилось, смялось под напором жадно жующих челюстей…
Хлеб не знал, сколько продолжалась эта дикая вакханалия. Водка весело журчала, огурчики провожающе хрустели, блюда и салатники постепенно опустошались. За столом то стоял громкий хохот, то вдруг затягивалась песня, — нестройная, но душевная.
Опустошенный и постыдно павший под натиском Икры Хлеб с замиранием сердца наблюдал, как время от времени чья-то рука ныряла в корзинку на буфете, доставая очередную Мандаринку. Летела в разные стороны грубо разодранная кожура, острые зубы впивались в мягкую плоть жертвы и сладкий сок брызгал, как кровь из раны.
Хлебушек искренне надеялся, что его любимая избежит злой участи своих сестер, и ее не найдут в складках белоснежной салфетки, ставшей свидетельницей их романтической тайны. Но…
Когда толстые волосатые пальцы начали срывать оранжевый наряд с его возлюбленной Мандаринки, Хлебушек понял, что жизнь кончена. Он знал, что бессилен против этих огромных, насквозь пропитанных водкой чудищ. Он знал. И все же, стряхнув с себя остатки ненавистной Икры, ломая корку и разбрасывая вокруг крошки, он ринулся на врага, как разъяренный бык.
Никто не понял, что произошло и каким образом кусок хлеба угодил прямо в лоб одному из гостей. Да и что могут понять люди, когда праздник уже почти завершен и стол, а с ним и комната, напоминают поле битвы? Но удар достиг своей цели, — рука разжалась, и Мандаринка оказалась на свободе. Упав на пол, она покатилась прямо к стоящей в углу ёлке и скрылась в хвое низко опущенных ветвей.
— Прощай, любимая! — шепнул ей в след счастливый Хлебушек и устало замер, придавленный ботинком к ножке стола.
6.01.2017г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий